Работы II литконкурса "Семья и трезвость"

Рассказ победителя II Московского литературного конкурса имени священномученика Иоанна Восторгова “Семья и трезвость” был удостоен Специального Диплома (от Московского театра Русской Драмы под руководством Михаила Щепенко)

---

 Это только снаружи Колючий — старый сухой диабетик. Внутри он прежний стильный парень, вольный поэт, не признающий стандартных путей. Обыденное и примитивное его не привлекает. На жизнь он зарабатывает тем, что строит дома, оформляет интерьеры квартир, одним словом, сочиняет людям жилища.

Знакомые считают его гением. Он – изобретатель. У него есть патент на придуманные им самим радиусные двери. Эдакие полукруглые выпуклые двойные двери, распахивающиеся наружу, которые могут быть установлены, например, в углу комнаты. Сделал такой волшебный пасс руками, потянул за ручки на себя и в стороны – и перед тобой, словно распахнутая раковина обнажает свое нежное содержимое, открывается спальня, самая интимная комната в доме. Повел руками обратно и створки раковины сомкнулись, закрыв тайну от посторонних взглядов. Простые, плоские двери из квадратов и прямоугольников хороши для офисов и квартир в человейниках, а домашний уют требует иного подхода, поэтому Колючий изобрел изогнутые двери из треугольников со стеклом. Поэзия!

А какие лестницы он проектирует! Это уже фантастика! Если вы, случайно, знаете в Вене дом Тасселя в стиле Арт Нуво работы архитектора Виктора Хорта, то знайте еще и то, что у Колючего лестницы изящнее. Их ступени словно висят в воздухе, а сама лестница, извиваясь, буквально восхищает вас от земли на второй этаж и в полный восторг. Они никого не оставляют равнодушным. Рассчитать уникальную форму ступеней на его лестницах, где ни одна из них не повторяет другую, может только Мастер и как он это делает, знает только Всевышний.

Делать сложнейшие расчёты ему помогает полученное на физмате образование, куда он заходил изредка сдавать экзамены по профильным предметам. И сдавал. Успешно. Не учась. На всякие прочие занятия, где нужна была практика и зубрежка, например, иностранный язык, он не ходил, зачем? Молоденькой англичанке так и не удалось познакомиться с дерзким гением за все время обучения, а предмет, между прочим, входил в число экзаменов, внесенных во вкладыш диплома, и без сдачи его получить университетский диплом было невозможно.

Вообще, объяснить получение диплома Колючим иным образом, кроме как благоволением высших сил, невозможно. Причем неясно, чем он вызвал Божий интерес к себе, ведь ни праведником, ни даже верующим, Колючий никогда не был, и в молодые годы испытывал терпение всех, с кем соприкасался: матери и жены, преподавателей, заказчиков и позже врачей. Комфортно ему было только с друзьями, разделявшими его страсть к «Стране розовых слонов». Но сейчас о дипломе.

Наступило время сдавать Госы. Успешно пройдя их, Колючий с приятелем собрались отметить событие. Наполнив дипломат спиртным, вышли из магазина. Тут Колючему приспичило отойти по нужде. Поручив дипломат приятелю, он отошел за магазин. Приятель, недолго думая, последовал за ним, оставив дипломат на скамейке. Облегчившись, друзья вернулись, а дипломата нет. Вместе с дипломатом и спиртным исчезла и зачетка Колючего, о чем он, опуская детали, и сообщил в деканате. Для восстановления содержимого зачетки надо было поднимать экзаменационные ведомости за все 5 лет учебы, а ресурсов на это в горячий сезон экзаменов не было. Ему предложили получить диплом без вкладыша, на что он мгновенно согласился. Повезло!

Жизнь Колючего с его талантами могла сложиться архи-благополучно, если бы он не водил дружбы со спиртным. Он часто цитировал Хемингуэя: «Умному человеку иной раз приходится выпить, чтобы не так скучно было с дураками», объясняя таким образом причину своей страсти. Дружба его со спиртным была самой длительной и прочной из всех его привязанностей. Сказать, что он закладывал за воротник – ничего не сказать. Лихо пил. Ничего умеренного у него в жизни не было. Однажды, например, он за сутки выпил три бутылки водки, причем все после этого помнил, сознания не терял и продолжал бодрствовать, если это слово, вообще, уместно в жизни, стремительно летящей под откос. Даже когда появилась семья и родилась дочь, он периодически уходил в манящую его «Страну розовых слонов». Запои длились долго, до месяца. Чтобы отдалить наступление похмельного синдрома, надо было поддерживать нужное содержание алкоголя в крови и через полчаса-час выпивать по 50-100 грамм, в результате получалось две бутылки в сутки. Небольшой просвет, кодирование, восстановление отношений в семье и опять срыв…

Сам он считал, что проблем у него нет. Выйдет из запоя, заработает кое-что на семью, и опять уходит к своим слонам. Правда, ком проблем рос: запои и средства, используемые медициной для кодирования, куда его не раз отводили, довели его до диабета. Пропадали вместе с заработком и заказы на ремонт квартир, теща настаивала на разводе, жена рвала себе сердце, плакала дочь, страдала мать. Однажды среди запоя он услышал тихий голос, предлагавший ему помощь, но Колючий на то и мужик, чтобы все делать сам – послал его. В грубой форме. Попытался сам выйти из порочного круга – не вышло.

Жена не выдержала — подала на развод. Опять повод отправиться к слонам. Голос повторно предложил свою помощь, и снова гордыня отвергла  протянутую руку. Теперь он жил у матери. Видел и понимал все. Видел, как она, чтобы не сойти с ума от горя, уходила мыть пол в подъезде, все пять этажей, не в свою очередь, не по чьей-то просьбе, а просто, чтобы хоть что-то из того, что было в ее силах, сделать лучше и чище. С сыном-то ничего не помогало.

И вот среди вереницы мрачных дней, наступил самый черный. Вечером он попал под ливень и решил, что ближе будет укрыться у жены с дочкой, но не успел добраться до них. Вымокший до нитки – настоящие мужики зонтов не носят – в полной тьме он поскользнулся спьяну, упал в грязь, а когда стал вставать, качнулся в сторону оврага, замахал руками, схватился за куст калины, но тот не удержал его, только листья остались в руке, и полетел вниз, куда деревенские сливали помои. Пытался встать и забраться обратно по скользкому склону, но упал, наткнувшись рукой на битое стекло – боль прошила руку. Яма с хлюпающими отбросами, как шальная баба, вцепилась в него, приглашая остаться. Дождь лил, не переставая, Колючий весь в грязи,  стуча зубами от холода, вновь и вновь пытался отбиться от нее, но под ее насмешки над его борьбой всякий раз  сползал к ней вниз. С руки капала кровь, саднили колени, вонь лезла в ноздри, страх впился в горло. Дно и конец. Совершенное дно и позорный конец. Отчаявшись, он рухнул в мерзкую грязь и зарыдал.

— Ну почему?! – Он выл и бил кулаками по вонючей жиже, — Почему мне? За что? Отброс… Я – отброс! Отброс среди отбросов!

— Пап? – Сверху раздался вопросительный голосок. И уже не страх с унижением, а стыд накрыл его. – Пап, ты здесь? Папочка! Папуля! Подожди, я сбегаю за веревкой! Не уходи никуда!

Как будто он мог уйти! А хотелось бы! Сбежать. Провалиться. Умереть. Какой я отец! За что ей такое? Мне по заслугам, а дочке за что? Папулей называет. Он был готов убить сам себя. А она уже вернулась с фонариком и, запыхавшись, стала торопливо привязывать веревку к соседскому забору.

— Держи! — Она кинула свободный конец веревки вниз и посветила фонариком, чтобы он нашел ее. Он ухватился, встал на ноги и начал медленно выбираться из оврага. Не раз поскальзывался и падал, но вставал и полз наверх, где стояла она и тянула ему свою маленькую ручку. Он выбрался, но от стыда ему было хуже, чем в овраге. Так вот ты какое, сокрушение! Раздавлен, унижен и, буквально, оплеван, не в силах помочь себе сам – приходится уповать на милость и принимать помощь от ребенка, которому принес столько горя…

Девочка потащила его домой, забыв веревку на заборе. Она его нашла!

– Бабушка сказала, что ты не вернулся, и я пошла тебя искать. Сначала в сарайчике проверила, потом под дубом. Тогда решила до магазина дойти, и тут тебя услышала.  – Маруся щебетала без умолку, явно радуясь тому, что нашла отца. – Главное, чтобы мама сейчас не выгнала. Ты такой грязный и… выпивший.

Когда мать открыла дверь, то остолбенела при виде этих двоих. Так они и стояли безмолвно: мать в дверях, а перед ней под дождем в полосе света из дома дочь за руку с отцом.

— Откуда вы? Чем от вас воняет? – заметив, что муж нетрезв, продолжила, обращаясь только к нему. – Тебе здесь нечего делать! Маша, домой живо! Девочка заплакала и ухватила руку отца обеими руками.

– Я без папы не пойду! Мы тогда к бабушке,  – и, помолчав, добавила, — у него кровь из руки течет – и показала свою испачканную в его крови руку.

Мать отступила.

— В ванну оба!

 

Детская слеза в особой цене у Бога. Упав последней, она наполнила меру страданий и молитв трех главных женщин его жизни и Колючий словно прозрел. Вдруг до него во всей остроте дошло понимание того, что он нужен! Дочери, матери и жене. Другие страдают оттого, что никому не нужны, а он, их предававший, НУЖЕН! Его любят!

Исполнилось время, молитвы достигли цели, любовь пробила броню эгоизма. Он в полной мере осознал, какую боль причинял им. Это откровение с такой силой обрушилось на него, что утром он, собрав всю свою злость на себя, теперь уже сам, на нетвердых ногах, но с твердым намерением, отправился к тому врачу, который безуспешно пытался помочь ему не один десяток лет: «Хочу завязать! Шамань, коли, режь, что хочешь делай, но помоги!» Так сильно ему захотелось исправить все, вычеркнуть из жизни мрачную страсть, и вернуться жить в ту реальность, где он нужен, где его любят и давно ждут!

С той ночи минуло двенадцать лет. Колючий не пьет. Совсем не пьет, ни капли, даже во время застолья. И не тянет. Только курит. Тут, он объяснил, действуют другие временные алгоритмы. Желание выпить возникает, обычно, реже, чем желание курить, поэтому справиться с ним легче, а вот курить бросить – труднее. Да и с выпивкой сначала было нелегко, но у любви есть сила побеждать. Страна розовых слонов с ее вымышленной свободой уже не влечет его, она потеряла власть над ним, отпустила и со временем перестала существовать совсем.

Он построил дом для своей семьи, с камином, свободно стоящим в центре гостиной, и потрясающей воздушной витой лестницей на второй этаж прямо к сказочной двери в спальню дочери. Она вернулась из-за границы к родителям, продала свою машину, чтобы выручить денег на ремонт их общего дома. Бабушка варит варенья и холодец и присылает им, чтобы было чем угощать гостей, которых в доме бывает много. Он манит этот дом, потому что там живет любовь. Настоящая, которая спасает.

А на днях здесь был особый праздник. В доме еще не сняли украшения из цветов и воздушных шаров, голубых и белых в честь внука Тимофея – ему исполнилось три года. Он родился через год после свадьбы дочери. Муж у Марии и добрый, и умный, и талантливый, и красивый – находит же Господь таких по молитвам! – и его родители приняли невестку как родную. Все три семьи, сватов и молодых, сложились как пазл в единое целое, словно так всю жизнь и было. Предложение жених, сам того не ведая, сделал на Благовещенье. Будущая теща поздравила его с праздником, а он в ответ сообщил свою хорошую новость, что Маша согласилась выйти за него замуж. Подбирали день для свадьбы и опять, как бы нечаянно, совпадение выпало: в день Петра и Февронии поженились, ставший Праздником любви и семейной верности. Как же Колючий ждал этого дня, боялся, что сердце не выдержит! Со слезами радости кружил отец невесту в вальсе, только руки чуть дрожали – свадьба любимой дочери была у него второй мечтой после дома.

И вот теперь, третьей его мечте, внуку уже целых три года. Необычайно живой и смышленый – он похитил сердце деда, едва взглянув на него темными глазами из голубого конверта в руках отца.

Машу из роддома встречала вся команда: муж и две пары новоиспеченных дедов и бабушек, нетерпеливо ожидавших выхода родителей. Золотая осень отмечала праздник вместе с ними и сделала свой подарок: выкрасила день всеми цветами счастья: от синего неба с впившимися в него зелеными иглами сосен до пурпурных с золотом кружев в листве деревьев. Колючий подзабыл, как переживал свадьбу дочери, но в этот день ему казалось, что такая радость с ним впервые в жизни. Его так накрыло чувствами, что он был готов и петь, и плясать, и обнять Вселенную. И вот, когда распахнувшиеся двери выпустили в солнечный день дочь с букетом хризантем и зятя с малышом, то он, не выдержав, первым, как мальчик, бросился навстречу и заглянул в лицо внука. С этого момента дедово сердце Колючего ему больше не принадлежало. Ни дня, ни часу не было, чтобы он не думал о внуке.

На день рождения «Каюси» купил Тимоше игрушечный Мерседес с радиоуправлением. Малыш который день не выпускает подарок из рук, гоняя машину по всему дому и изредка – бабушке под ноги. Даже спать берет подарок с собой в кроватку. За столом молодые поделились еще одной новостью, что ждут второго и надеются, что это будет Анюта. Тим и Нюся. День бабьего лета, и без того яркий и солнечный, от такой новости стал еще ярче. За радостное известие провозгласили тост и, выпив по глотку – муж у дочери из непьющей семьи – посмотрели на Колючего.

– Пап, а тебе не хочется выпить? Никогда?

– Совершенно.

– А если денег предложат целую кучу?

– Все равно. Сама мысль отвращает.

О многом еще говорили. Прошлое вспоминали, свадьбу и путешествие молодых после нее. Тимошкиными перлами делились. «Мама, я хочу к тебе обратно в животик!»

Праздник, вроде бы прошел, но атмосфера его задержалась в доме. Дивное бабье лето с пронзительно ясным небом пьянило радостью и звало тихо наслаждаться жизнью. Сидеть в доме не хотелось. Колючий собрал свои бумаги, взял трубку и пошел в сад рисовать, надо закончить эскизы фрески для дома и ковки для ограждения. Пошли слухи, что прохожие фотографируют его произведения себе на память.

–Тимоша, спроси деда, где он чай будет пить, – бабушка накрывала на стол, – с нами на веранде или в саду?

Внук побежал в сад и вскоре вернулся со словами, что дед спит. Маша взяла плед и пошла укрыть его. Когда она из сада позвала мать, та мгновенно поняла, что случилось.

Колючий сидел в кресле с улыбкой на лице. Левая рука его лежала на коленях, а правая свисала вниз, выронив трубку на землю. Перед ним лежали законченные эскизы, а поверх них листок с его единственным стихотворением, которое он правил, всякий раз, когда его окрыляло вдохновение.

Сегодня он завершил всё.

 

«Рожденье – смерть, меж ними время,

А дальше – ноль и бесконечность.

В них шанс творить и множить бремя,

С которым ты шагаешь в вечность.

 

Под спудом тленной оболочки,

Ей словно идолу служа,

Ты, наконец, приходишь к точке,

Где обнажается душа.

 

Грехами порванная в клочья,

Вновь сотканная покаяньем,

Предстанет как на ставке очной,

Держась за посох состраданья.

 

Лукавства рушатся покровы,

И хлещет правда без конца,

Как совесть, заключив в оковы,

Ты предавал в себе Творца.

 

Чью волю, долг пред ним, свободу,

Суть бытия и принцип высший

Ты извратил страстям в угоду

В обмен на честь, что стала лишней.

 

И своевольно став над миром,

Наживой рвал его на части,

Из фетишей творил кумиров,

Стыд заглушая хмелем власти.

 

Овеществленные желанья

Развеет в прах, венчая повесть,

В твоём душевном Зазеркалье

Тобою попранная Совесть.

 

Твой Высший суд, что жизнью длился,

Закончен времени концом.

Присяжных нет. Путь завершился.

Кем ты предстал перед Творцом!?

 

Мятежником, кто душу ранил,

Средь терний возрождая сад,

Или рабом мирских желаний

С душонкой, отданной в заклад?

 

Богатства, бывшие острогом

Для совести, пав мишурой,

Умножат прах. И перед Богом

Ты с обнаженною душой

 

Стоишь коленопреклоненный,

Развенчанный «природы царь»,

Вердиктом совести клейменный

Сын Божий. Или просто тварь?

 

Не дай душе своей засохнуть.

Мир обогрей, идя к Творцу.

Ведь сын не вправе просто сдохнуть,

Твой долг – честь принести Отцу!»

Елена Гольдман,

семейный клуб трезвости в Опалихе